«Нейросеть никогда не обесценит искусство старых мастеров…»

18 июля гостем Музея частных коллекций в Доме Александрова стала Нелли Абдрахманова, IT-специалист (Data Scientist), сотрудница международной компании Boston Consulting Group (BCG), входящей в «большую тройку» управленческого консалтинга. Главной темой беседы стало соотношение сферы программирования – аналитики данных с музеологией и произведениями изобразительного искусства

Н.А.: До начала нашего разговора я хочу передать слова благодарности всему составу ASG invest за бесценный вклад в развитие Казани. Меня глубоко впечатлили результаты вашего труда, в числе которых ваш замечательный музей и отреставрированный старинный особняк Дом Банарцева на ул. К. Маркса, 18 - Дом приемов ASG. Крайне удивило, насколько сильно изменился облик столицы республики. Не единожды побывав в Санкт-Петербурге и в Москве, я много раз являлась свидетелем страшной картины - многолетнего равнодушия по отношению к историческим архитектурным сооружениям, когда здание спустя несколько десятков, а то и сотен лет стоит без каких-либо малейших ремонтных или реставрационных работ. Вы смогли не просто восстановить объекты культурного значения, но и интегрировать их в инфраструктуру Казани.

Д.М.: Благодарю за признание проделанной работы ASG invest и МИКН. Мы не собираемся останавливаться на достигнутом. Расширяя круг профессиональной деятельности в соответствии с актуальными трендами, мы столкнулись с нехваткой знаний в области IT-технологий, фиджитал и виртуальной реальности (VR,AR). В общении с людьми с техническим складом ума нас удивило наличие у многих физиков, математиков и программистов особенного отношения к изобразительному искусству – безошибочная оценка и глубокий интерес. Как Вы считаете, почему так?

Н.А.: В математике, физике и в остальных технических отраслях исследователям, ученым и специалистам нужно всегда находиться в состоянии некого поиска истинного смысла. При работе ты руководствуешься логикой, невольно прибегаешь к рациональным и даже критическим способам мышления. Такое восприятие мира можно назвать профессиональной деформацией. Когда мы видим системное и каталогизированное собрание, расположение экспонатов в хронологическом порядке, технические специалисты сами того не замечая интересуются искусством, потому что такие логичные подходы довольно близки к нашим типичным рабочим задачам. Однако я не могу сказать, что все представители точных наук хорошо разбираются в искусстве или безошибочно способны оценить произведения. То, что мы ими интересуемся – с этим нельзя поспорить, это касается и неуправляемого поиска, обнаружения паттернов. Причина бессознательного стремления к познанию искусства, по моему субъективному мнению, это еще один способ релаксации мозга. Технические задачи чаще всего ограничены, допустим, алгоритмом или условиями, поэтому нас тянет к более, как нам кажется, фривольному проявлению себя. Я, например, в свободное от работы время люблю заниматься творчеством: лепкой, гончарным искусством, рисованием. Такие занятия заметно снижают психо-эмоциональное напряжение. После них я прихожу на работу совершенно в другом настроении.

Д.М.: То есть искусство и творчество для Вас - это способы облагораживания собственной жизни?

Н.А.: Искусство, которое находится в музеях, позволяет подключиться к совершенно иной сфере. Если говорить о вашем конференц-зале, в котором помимо технического оснащения современным оборудованием, изделий для обстановки пространства, человека окружают историческая мебель и живописные полотна… в такой среде меня не покидает ощущение, что ты -часть чего-то прекрасного или даже совершенного. Эта среда стимулирует мышление, воображение; мотивирует к работе, еще успеваешь переключиться: глаз невольно рассматривает окружение, отдыхает.

Д.М.: Что вы можете рассказать нам о Вашей профессиональной деятельности?

Н.А.: Я занимаюсь Data Science, однако мои исследования не до конца можно назвать наукой. Предметом нашего изучения являются различные данные, если быть точной, то это данные, накопленные компанией: информация по клиентам, кредитно-финансовая история и т.п. На основе существующей информационной базы мы стараемся узнать что-то новое о предприятии. Например, как улучшить выручку; узнать, что потребителю нравится или не нравится; какой тип клиента преобладает. В целом это можно назвать стыком бизнеса и программирования. Моя работа не заключается в том, чтобы писать код или разрабатывать игру, я применяю свои навыки программирования и математические знания для улучшения качественных и количественных показателей компании. По определенным соглашениям мы можем даже предсказать будущее организации, допустим, ожидаемый спрос. Такие ежедневные «бытовые» вещи, которые однозначно важны для устойчивого развития предприятия, выполняются с помощью применения Data Science. Я работаю с совершенно разными компаниями, это могут быть банки, заводы, retail – фирмы, магазины одежды.

Д.М.: То есть Вы отделяете от огромного потока информации главные смыслы по запросу организации?

Н.А.: Да, все это я делаю с помощью алгоритмов. Однако сперва нужно понять – какова наша цель и что нам важно. После этого необходимо уделить особое внимание вопросам «что принесет нам пользу» и «что нужно делать». После ответов на вопросы, мы понимаем, какой следующий шаг.

Д.М.: Data Science связана с искусственной нейронной сетью? Вы когда-нибудь работали с нейросетью?

Н.А.: Да, очень даже связана. В своей сфере я также использую нейросети, так как они являются одним из видов алгоритмов. Из-за мощной производительности на сегодняшний день они позволяют нам создавать множество увлекательных продуктов. Допустим, ChatGPT (от англ. Generative Pre-trained Transformer «генеративный предварительно обученный трансформер») — чат-бот с искусственным интеллектом. С помощью нее можно, например, перефразировать или даже написать литературное произведение. Другие нейросети могут написать картину. В основе искусственной нейронной сети лежит огромная база данных, которые были взяты из общедоступных источников в интернете; алгоритмы, а также более сложная математика.

Д.М.: Нейросеть и искусство, где точная граница между этими понятиями? Может ли результат алгоритма быть произведением искусства? Обесценивает ли такие работы произведения старых мастеров?

Н.А.: Возможно вы знаете, что существует «картина», созданная с помощью нейросети, которая выиграла в конкурсе изобразительных искусств. Это произошло в США, штате Колорадо. Автор изображения Джейсон Аллен работал в нейросети Midjourney. Он несколько недель создавал запросы, чтобы добиться желаемого результата. Прежде чем выставить «Театр пространственной оперы» на конкурс, он редактировал произведение в различных графического программах. Мне эта «картина» очень понравилась, я считаю ее определенно красивой. Если бы я увидела ее в музее, мне кажется, она бы явно притянула мой взгляд. Из-за того, что «Театр пространственной оперы» Джейсона Аллена участвовал в конкурсе, где были представлены произведения, созданные без помощи нейросети, в мире поднялась волна споров и критики: «Эта «картина» создана искусственным интеллектом, почему мы тогда можем считать ее искусством?». Неравенство затраченных ресурсов, а также разница в направлениях изобразительного искусства: на конкурсе были произведения, созданные человеческими руками с помощью краски и так далее, а не цифровой art – все это стало причиной еще большего негодования.

Я считаю, что с применением нейросети такое изображение можно создать и за 5 минут. Как это происходит? Человек пишет некоторый текст, допустим «создай мне пейзаж, чтобы там было море, деревья находились справа…». Таким образом, ты задаешь так называемый текст управления, отправляешь в программу, а на выходе тебя ждет графическое изображение. В процессе можете вносить свои поправки, размещать объекты, как хочется. Условно говоря, за один час возможно сделать «картину» высокого уровня, а вот сравнивать ее с теми работами, которые были написаны от руки в течение нескольких дней, недель или даже лет, я считаю несправедливым.

Создание графических изображений, имитирующих живописные полотна, не отменяет общепринятого культурного наследия. Что интересно в музее людям? Самое главное – это исторический контекст, тебе объясняют: почему эта картина была создана в это время, что тогда происходило и т.п. Когда я была в Музее ван Гога в Амстердаме, экспозиции поэтапно излагала, почему в это время он рисовал подсолнухи, звездное небо или общественные заведения. Для любого посетителя невероятно важен контекст, для знатока более ценен уровень произведений. Однако разработанные в нейросети графические изображения высоко качества или приобретшие популярность у зрителей тоже могут быть интересными, в историю искусства они в любом случае попадут. Даже то, что «картина» Джейсона Аллена обрела своего рода «историю», не показатель. Она никогда не сможет тягаться с произведениями старых мастеров. Я также считаю, что работы искусственного интеллекта не отменяют современную живопись. Человечеству всегда будет интересна личность живописца, стилистика, его восприятие мира через творчество. А также люди никогда не престанут рисовать, потому что таким образом нам нравится показывать свои мысли и эмоции.

Что касается маркетинга, то тут нейросеть в скором времени заменит множество профессий. Создание рекламы, афиш или логотипов, графический дизайн, разработанный нейросетью, превосходит все ожидания заказчика. Такие проекты иногда выглядят просто потрясающе, при этом для их создания, кажется, что практически не требуются никаких навыков. Здесь таится огромное «но»! Как запросить нейросеть «сделай красиво» – для этого тоже нужны определенные умения: понимание гармонии, колористики. Человек, который не имеет опыт работы в сфере дизайна или соответствующего образования, не поймет, что здесь «не красиво». По итогу, как мне кажется, нейросети станут помощниками графических дизайнеров, так как у специалистов есть четкое понимание, что необходимо заказчику.

Нейросеть никогда не заменит и не обесценит искусства старых мастеров, потому что они созданы людьми, переживавшими те же чувства, что и наши современники.

Д.М.: Цифровизация и аналитика данных, есть ли польза от этого для музеев и искусства?

Н.А.: Для музея в целом было бы очень хорошо иметь на цифровом носителе всю имеющуюся информацию о предметах, экспонатах, экспозиции; иметь электронную библиотеку и сайт. Ведение учета в цифровом виде способствует составлению резервной копии информации, еще это оперативный способ узнать необходимые данные о произведении. Если говорить о паттернах, то есть наборе взаимосвязанных данных и данных, подчиняющихся одним и тем же закономерностям, то здесь такой вид деятельности больше направлен на популяризацию и коммерциализацию музея. Какие люди ходят к нам, кого можно привлечь? Как лучше разместить в экспозиции тот или иной предмет? Когда посетители заходят в музей, на что они больше всего обращают внимание, что первое они видят? Какие вопросы они задают? Такие данные обычно представлены в виде аудио и видео файлов (материалы с камер наблюдения), текстовых и графических материалов (социологические опросы, фотографии с экскурсии, книга отзывов). Все это важно, чтобы оценить в полной мере user experience – опыт пользователя, восприятие пользователя, опыт взаимодействия. Конечно, формулировка поставленных вопросов и ответы на них будут исходить из запроса-цели музея. Нам нужно, чтобы к нам приходило больше людей, людей, которые не ходили до этого в музей?

Д.М.: Какой бесценный опыт работы Вы приобрели как Data Scientist?

Н.А.: У меня обострилось рациональное мышление и подход ко всему как к некоему алгоритму. В работе нам важно планирование, взвешенное оперативное принятие решений, выполнение задач, которые непосредственно приведут нас заданному результату. Такую стратегию применяю и в обычной жизни, например, я хочу поехать какую-то страну. В моей голове это желание работает как алгоритм: перовое, нужно забронировать билеты, второе, третье и так далее. Мои рассуждения стали более быстрыми, потому что следуют по четко выстроенной внутренней психологической структуре. Это касается и принятия сложных жизненных решений.

Д.М.: А искусство Вы также рационально воспринимаете?

Н.А.: Думаю, что да. Когда подходишь к картине, понятно, что ты на что-то обращаешь внимание, делаешь сопоставительный непроизвольный анализ. Мне больше всего нравится, когда в экспозицию музея включают информационные стенды или табло, где есть интересная информация о мастере, стилевом направлении, факты из истории и тому подобное. Такое точно есть в Третьяковской галерее, ГМИИ им. А.С. Пушкина. Какая-то короткая история или контекст очень важны для посетителя, который приходит в музей без экскурсовода. Прочитав определенные факты, на предмет ты смотришь уже совсем иначе. Анализ вводных данных позволяет более полно оценить коллекцию живописи или декоративно-прикладного искусства.

Д.М.: В каких странах и городах Вы успели поработать и попутешествовать? Были ли Вы в зарубежных музеях?

Н.А.: Я работала в Объединённых Арабских Эмиратах, в таких городах, как Абу-Даби, Дубай и Фуджейра. Сейчас я состою в штабе филиала компании в Хельсинки, Финляндия. Год назад я практически никуда не выезжала, однако на сегодняшний день я успела побывать во Франции, Нидерландах, Германии, Чехии, Швеции, Дании, Исландии и Турции. Я была в нескольких зарубежных музеях, таких как Лувр и его филиал в Абу-Даби, Музее ван Гога в Амстердаме и шведском морском музее «Ваза», расположенном в Стокгольме. После вашего рассказа про мебель, особенно про французский поставец XVII века из Нормандии, я почувствовала перекличку между увиденным мною затонувшим 64-пушечным кораблем XVII века в Стокгольме. К сожалению, в экспозиции «Ваза» не так много предметов, потому что они просто-напросто не сохранились после потопа.

Д.М.: Как Вы считаете, что общего и в чем разница между российскими и зарубежными музеями?

Н.А.: Общее между ними – это послевкусие, которое заключается в положительном эмоциональном восприятии красоты и эстетизированной среды. Из того, что есть у нас и у них: аудиогиды, которые пользуются огромным спросом. В Лувре и в музее «Ваза» аудиогид есть на русском языке, ну и конечно на английском. Отличий я практически не заметила. Единственная очевидная разница – это всеобщий ажиотаж и огромный поток людей. Из-за этого довольно сложно воспринимать искусство, когда вокруг тебя говорят, условно, на шести языках. Иногда бывало трудно сконцентрироваться или подойти к какой-нибудь картине, например, Моне Лизе Леонардо да Винчи. Ее отделяет от зрителей помимо пуленепробиваемого стеклопакета, еще и фан-барьеры, за которыми идет вереница живых очередей. Мне сложно озвучить еще какие-то отличия, потому что уровень многих российских музеев не ниже, чем Лувр в Абу-Даби. Предполагаю, что не во всех музеях есть аудиогид, еще и на иностранных языках. Если говорить об архитектуре, то чаще всего за рубежом можно увидеть, как музей интегрирован в современное сооружение или рядом с ним находится привлекательный арт-объект, символизирующий страну. В России чаще всего музей находится в традиционном историческом здании, но нет контрастирующего элемента, хотя именно он может привлечь посетителя извне. В Лувре Абу-Даби довольно упрощенная экспозиция в сравнении с отечественными музейно-выставочными пространствами, произведения и залы подчинены хронологическому порядку. Меня удивили их богатые коллекции, а также характерные акценты на одной картине или предмете декоративно-прикладного искусства.

Д.М.: Виртуальная реальность - как Вы к ней относитесь? Заменима ли окружающая нас реальность на виртуальную, такое возможно или уместно в будущем?

Н.А.: Я играла в VR-игры, пробовала использовать виртуальные очки. Мне кажется, что сфера VR/AR будет в дальнейшем развиваться. Не могу сказать, что виртуальная реальность сможет полностью заменить существующий объективный мир. Среди нас так много разных людей, которым совершенно точно не будет это интересно, многие будут против. Люди предпочитают видеться вживую, чем переписываться в интернете. Я думаю, что многие выберут пойти в лес, чем увидеть природу в виртуальных очках. Истинное будет цениться всегда намного больше, чем искусственное. Если вы посмотрите на самый красивый водопад в мире через очки виртуальной реальности, вам этого будет не достаточно, у вас не отнять желание посетить его вживую. Услышать звук шумящей воды, ощутить запах природы, квази-ощущение от поездки, вы будете продолжать мечтать о настоящем путешествии. Но в тот же момент такая альтернатива как виртуальная реальность сможет отчасти утолить желание что-то увидеть, если вы не можете посетить это место здесь и сейчас. Возможно, в будущем появятся какие-либо комнаты VR, куда ты сможешь прийти и смотреть на те объекты, которые хочешь видеть. Я слышала, что Сбербанк собирается разработать такой проект, чтобы заменить комнаты для обслуживания клиентов. Полностью мир изменить не получится, люди ценят, что является настоящим и живым.

Д.М.: Вы раскрыли положительные моменты виртуальной реальности, как альтернативного пути получения недоступной информации. Чем может быть опасна виртуальная реальность?

Н.А.: Виртуальная реальность отрицательно влияет на человека, как и интернет. Бессознательное времяпрепровождение большей части жизни в сетях без пользы для себя, для окружающих не есть хорошо. Возможно, что человек психологически «застревает» в электронных играх, что приводит к развитию игромании.

Д.М.: Современный музей изобразительного искусства – каким Вы его представляете?

Н.А.: В музее все также картины и предметы декоративно-прикладного искусства, однако их расположение не случайно. Это продуманная система экспонирования с понятным этикетажем, информационными табличками или стендами. Применяются музейно-выставочные технологи: сенсорные панели, листая которые, можно почитать или посмотреть дополнительный материал. Развитая система аудиогида, есть возможность подключить наушник к оснащению вблизи экспоната и прослушать всю необходимую информацию. Качественная система освещения, которая не воспроизводит блики на живописи. Это все в целом про то, как себя будет ощущать человек. Адаптированная, при этом красивая среда, где знакомство человека с произведением искусства ничем не затруднено. Много форм интерактивного и коммуникативного взаимодействия, геймификации среды. Тактильные ощущения очень важны для восприятия. Например, создавать комнаты, где будет показан фильм или мультимедийные аудиовизуальные выставки. Все это способствовало бы пониманию исторического контекста представленной художественной культуры.

Д.М.: Когда Вы впервые зашли в конференц-зал, Вы были очень впечатлены, почему?

Н.А.: Да, когда я зашла сюда, я ощутила знакомое чувство. Однажды я была в похожей обстановке, это был выезд на конференцию, которую проводили в отеле «Lotte» в Санкт-Петербурге. У нас была забронирована конференц-комната, которая тоже была очень красиво организована. Большие роскошные люстры, лепнина и изысканный интерьер, но там не было картин. В таких пространствах человек ощущает себя более значимым, как будто придя сюда, ты делаешь какое-то важное дело. При этом совершенно отсутствует напряжение, так как ты находишься среди прекрасного. Меня приятно удивило, что в вашем конференц-зале висят произведения живописи. Я представляю, что здесь у вас проходят деловые мероприятия, горячие обсуждения, но, если вообразить себя участником официальных встреч, твой взгляд все равно невольно притянут к себе полотна Жан-Луи-Франсуа Лагрене. Ты наслаждаешься пребыванием в таком пространстве, это с одной стороны и отдых для мозга, а с другой – вдохновение. В таком зале ведешь себя и думаешь в соответствии с местом.

Д.М.: Есть ли у Вас любимые художники?

Н.А.: Если я вам скажу, что Винсент ван Гог – это окажется очевидным примером любви к постимпрессионизму, ведь практически все любят его. Его произведения мне сильно запали в душу только после понимания контекста его жизни. Когда я узнала о его трагичной судьбе, безуспешном прижизненном творческом пути, смогла в полной мере оценить его работы. Когда читаешь о том, что он ставил кружки на свои картины, продал за всю жизнь всего лишь одну работу, невольно проникаешься. Особенно импонирует, насколько много людей сегодня признают и восторгаются живописью ван Гога, хотя в прошлом окружающие обесценивали созданные им картины и не понимали его как мастера. Также мне нравятся произведения Густава Климта, Константина Кузнецова.

Д.М.: А в нашем музее какие работы Вам понравились?

Н.А.: Меня очень тронула ваша коллекция мебели, особенно понравились работы Франса Снейдерса, его учеников и последователей.

Д.М.: Уважаемая Нелли Тагировна, от лица Международного института культурного наследия, мы благодарим Вас за познавательный разговор

Дарья Молотникова